24 октября 1929 года в Москве непрерывно моросил мелкий холодный дождик.

В этот день Федор Михайлович Зявкин с женой и маленькой дочерью уезжали с Белорусского вокзала на Запад. Впереди были Париж и Гавр. Оттуда океанским лайнером они должны отплыть в Нью-Йорк, к месту ново­го назначения.

Поначалу все шло хорошо.

Германское посольство в Москве беспрепятственно дало визу на въезд в Берлин.

Но в Берлине пришлось три дня ждать транзитной визы в Париж, а там положение еще более осложнилось. Аме­риканский консул в Париже настороженно осмотрел со­ветские паспорта, небрежным движением вернул и ска­зал:

— Зайдите завтра.

Назавтра опять — зайдите позже... И так наступил десятый день.

Надо требовать более настойчиво, решил Зявкин.

Получив от консула очередной, десятый отказ, он снял с большого пальца левой руки золотой перстень с крупным бриллиантом, надел его медленно на указательный палец правой руки, помахал сверкающим камнем перед самым носом консула, затем постучал перстнем по стеклу, лежа­щему на столе, и с апломбом заявил:

— Ну что ж! Если вас не интересует русское золото, которое вслед за нами должно прибыть в Америку, про­должайте препятствовать нашему въезду.

Бриллиант и разговор о золоте оказали чудодейственное влияние: визы были выданы немедленно.

На корабле после завтрака Зявкин зашел в салон, и здесь его окружила толпа дельцов.

Осенью 1929 года в Деловом дворе — у председателя ВСНХ Куйбышева — состоялось «узкое» совещание, что называется, «без протокола». На нем присутствовали кроме Валериана Владимировича только два человека: нарком внешней и внутренней торговли Анастас Иванович Микоян и член президиума ВЦИК РСФСР Федор Михай­лович Зявкин.

Куйбышев пригладил рукой свою буйную шевелюру и предложил:

— Анастас Иванович! Для начала обрисуйте конъ­юнктуру в Америке и перспективы нашей торговли.

Микоян хотел встать, но Куйбышев жестом остановил его, и тот сидя начал говорить:

— В Америке развивается жесточайший кризис. Мно­гие предприниматели сокращают свое производство и даже совсем закрывают предприятия, особенно средние и мел­кие. Рабочих выбрасывают на улицу, растет безработица. Гувер при вступлении на пост президента в 1928 году сулил избирателям «эру процветания». Деловые люди хотят тор­говать с нами, но он в ответ на их требования грозится, как он говорит, «заткнуть им глотку». Валериан Владимиро­вич,— обратился Микоян к Куйбышеву,— вы ведь хорошо помните Герберта Гувера на посту министра торговли, он же злейший противник торговли с СССР. Капиталисты обвиняют нас,— продолжал Микоян,— в том, что у нас якобы принудительный труд и будто, продавая свои товары по бросовым ценам, мы душим их рынок.

Он открыл папку, достал бумагу.

В жаркий июльский полдень 1930 года бронированная машина, в каких обычно американская полиция возит особо опасных преступников и ценности, подошла к воро­там тюрьмы Синг-Синг в городе Осенинге, штат Нью- Йорк.

Один из трех полицейских, стоявших у высокой метал­лической решетки, что закрывала ворота, подтянул тяже­лый пояс с пистолетом и, щурясь от яркого полуденного света, не спеша подошел к машине. Открыл дверцу.

— Не изжарились вы в этой консервной банке? — ве­село начал он, но тут же сменил тон на официальный: — Все в порядке, сэр! Проезжайте!

Под журчание электромоторов тяжелая черная решетка медленно поползла вверх. Не дожидаясь, пока она подни­мется совсем, броневик прошел под ней. Глядя ему вслед, полицейский сказал своим коллегам:

— Судя по всему, еще один кандидат на тот свет! Сам мистер Уоллен его привез. Ну и жара же сегодня, пожалуй, перевалило за сто! *

Тот, кого он имел в виду, говоря о кандидате на тот свет, не слышал этих слов. Он вообще ничего не слышал, кроме рева мотора, а видел только решетчатую перегородку, от­делявшую кузов броневика от кабины шофера.

Покачиваясь на мягком пружинном сиденье, арестант свободной левой рукой время от времени проводил по потному лбу.

Правая рука его была схвачена тонким стальным браслетом. Легкая, но прочная цепочка соединяла браслет

♦ В США принята шкала Фаренгейта: 100 градусов — примерно 30 по Цельсию.

Из резолюции октябрьского (1925 г.)

Пленума ЦК РКП(б)

Телеграмма В. В. Куйбышева. Ноябрь 1926 года. К пуску Волховстроя.

Ценность Волховстроя не только в его значении для промышленности Сев.-Зап. края, но также и в том, что наша первая мощная электростанция опровергает злоб­ные предсказания белогвардейских куму­шек о нереальности плана электрификации страны, намеченного гениальной рукой Владимира Ильича. Волховстрой ярко сви­детельствует о неиссякаемых творческих способностях рабочего класса, о том нео­бычайном подъеме, с которым пролетариат разоренной крестьянской страны уверен­но идет по пути строительства социализма. В этом колоссальная историческая роль Волховстроя.

Горячо приветствую рабочих, техничес­кий персонал и руководителей Волхов­ского строительства.

Да здравствует ленинградский про­летариат!

Брошюра Г. М. Кржижановского с пометками В. И. Левака станций, но не забывайте, что экономика — самая инте­ресная политика. Сколько сейчас раздается глупых речей: мол, сначала восстановим хоть часть старого, прежде чем строить новое?! Звучат насмешки над якобы фантастич­ностью нашего плана ГОЭЛРО. Говорят даже, что нынеш­няя электрификация похожа на электрофикцию... Одоб­ряя план ГОЭЛРО, VIII съезд Советов поручил ВСНХ развернуть самую широкую пропаганду этого плана, вплоть до изучения во всех учебных заведениях республи­ки. А некоторые наши литераторы не пропагандируют выработанного плана, а пишут тезисы и пустые рассужде­ния о том, как подойти к его выработке! Сановники ста­вят ударение чисто бюрократически на необходимости «утвердить» план, понимая под этим не вынесение конкретных заданий — построить то-то и тогда-то, купить то-то за границей,— а нечто совершенно путаное, вроде разработки нового плана! Больше года назад, в феврале двадцатого, сессия ВЦИК приняла резолюцию об электри­фикации, где сказано, что для Советской России впервые предоставляется возможность приступить к более плано­мерному хозяйственному строительству, к научной выра­ботке и последовательному проведению в жизнь государ­ственного плана всего народного хозяйства. И план ГОЭЛРО стал первым шагом великого хозяйственного начинания.Мы дали государственное задание, мобилизовали сотни специалистов, получили единый хозяйственный план, по­строенный научно. Мы имеем законное право гордиться этой работой; надо только понять, как следует ею поль­зоваться, и именно с непониманием этого приходится те­перь вести борьбу. Взгляните на статьи Крицмана в «Эко­номической жизни». Пустейшее говорение. Литературщи­на. Рассуждения в длинных пяти статьях о том, как надо подойти к изучению, вместо изучения данных и фактов. Возьмите тезисы Милютина, опубликованные там же, вслу­шайтесь в речи «ответственных» товарищей. Те же корен­ные недостатки, что у Крицмана. Скучнейшая схоластика, то литераторская, то бюрократическая, а живого дела нет. Хуже того, высокомерно-бюрократическое невнимание к тому живому делу, которое уже сделано и которое надо продолжать. Опять и опять пустейшее «производство те­зисов» или высасывание из пальца лозунгов и проектов вместо внимательного и тщательного ознакомления с на­шим собственным практическим опытом.

Ленин говорил страстно, возбужденно, шагая по каби­нету из угла в угол.

Ночь. Часовой у Боровицких ворот Кремля. Слабо ос­вещены правительственные здания. Ярко светятся только три окна ленинского кабинета.

Молодой красноармеец-курсант на посту у дверей. Из кабинета в коридор, тускло освещенный небольшой лам­почкой, выглянул усталый, задумчивый Ленин. Заметив часового, приветливо улыбнулся:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте, товарищ Ленин!

— Кажется, товарищ Иванов? Что-то я давно вас здесь не видел...

На строительстве главного корпуса Каширской ГЭС

— По причине моего нахождения на излечении в ла­зарете, товарищ Ленин.

— И ордена у вас раньше не было. За какие заслуги?

— За участие в подавлении кронштадтского мятежа!

— Да, да... с этой нечистью покончено. Из какой губер­нии вы прибыли в Москву, товарищ курсант?

— Из Самарской, товарищ Ленин.

— Выходит, мы с вами земляки. Я тоже когда-то жил в Самаре. Да, Самара... Волга, родные места... Скажите, страшно было на кронштадтском льду?

— Уж больно тонок он оказался, товарищ Ленин.

— Вот-вот. Прав был наш метеоролог профессор Михельсон, когда осенью предупреждал о малоснежной зиме и ранней весне,— оживился Владимир Ильич, потомсказал глухо и скорбно: — Напишите своим родным, то­варищ курсант, что нынче у вас будет голодно... Хлеб от зноя горит, пусть хоть овощи заготавливают.

И Ленин вернулся к себе в кабинет. Он любил эти тихие поздние часы, когда думалось неторопливо. Подхо­дил к окну и подолгу стоял, погруженный в свои мысли, перебирая в памяти встречи, беседы, тревожные и радост­ные сообщения прошедшего дня...

Советская Россия напрягает все силы, чтобы преодо­леть голод, разорение и разруху.

К пролетариату всего мира обращен голос Ленина: «...требуется помощь. Советская республика рабочих и крестьян ждет этой помощи от трудящихся, от промыш­ленных рабочих и мелких земледельцев.

Массы тех и других сами угнетены капитализмом и империализмом повсюду, но мы уверены, что, несмотря на их собственное тяжелое положение, вызванное безработи­цей и ростом дороговизны, они откликнутся на наш при­зыв.

Те, кто испытал на себе всю жизнь гнет капитала, пой­мут положение рабочих и крестьян России,— поймут или почувствуют инстинктом человека трудящегося и эксплуа­тируемого необходимость помочь Советской республике, которой пришлось первой взять на себя благодарную, но тяжелую задачу свержения капитализма. За это мстят Советской республике капиталисты «всех стран. За это го­товят они на нее новые планы похода, интервенции, контр­революционных заговоров.

С тем большей энергией, мы уверены, с тем большим самопожертвованием придут на помощь к нам рабо­чие...»

Исполком Коминтерна призывает трудящихся всего мира начать сбор средств для спасения от голода молодой Республики Советов. И рабочие разных стран, разных континентов протягивают России руку подлинной, про­летарской помощи...

Главой украинского отделения АРА официально зна­чился американский профессор Гатчинсон. Фактически украинской конторой управлял полковник военной развед­ки Уильям Гров.

Задачей профессора Гатчинсона было отвлекать вни­мание и частично использовать легальные формы шпиона­жа. Для этого он энергично рассылал бумаги по научным учреждениям Харькова, в которых запрашивал об эконо­мическом состоянии Украины, объясняя свой интерес необ­ходимостью определения «форм помощи» и направления ее на более «уязвимые» места. Гатчинсон устанавливал связи с украинскими наркоматами, и в конторе АРА не иссякал поток посетителей — разного рода советников, консультантов.

В ростовском ресторане «Медведь» состоялась встреча полковника Хаскеля с белым разведчиком Джамга- ровым.

...Когда белое командование поручило Джамгарову доставить нелегально в Москву для финансирования за­говора Савинкова большие ценности, собранные ростов­ским миллионером Парамоновым, Джамгаров побоялся риска и зарыл два ящика ценностей на берегу степной речушки Гнилой, а сам скрылся в Закавказье, оккупи­рованном англичанами.

Какое-то время ему пришлось туго. В Баку он несколь­ко недель работал мелким коммерсантом. Здесь его и подобрал английский капитан Тиг Джонс, безошибочно угадавший в нем нужного человека. Позже по рекоменда­ции Джонса Джамгаров работал при штабе английской разведки, и теперь доктор Росс передал его на связь полковнику Хаскелю.

Они разговаривали в отдельном кабинете. Хаскель словно не замечал мрачного выражения лица Джамгарова. Постукивая вилкой по краю фарфоровой тарелочки, он говорил:

— В России голод. Кругом почти первобытный хаос.

Этого не может выдержать даже скифская каменная баба. Она должна развалиться на куски. Большевистская Россия вступает в полосу полного краха. На этом сходятся все здравомыслящие люди. Время революционных мифов прошло.

— Я не первый раз слышу это!

— Зато, надеюсь, последний.

— Тогда зачем вы везете сюда свою муку? Вы же играете на руку большевикам,— резко сказал Джамгаров, и смуглое лицо его дернулось.

— Надо быть политиком, господин офицер. Вы знаете, что такое экономический кризис? Это когда некуда девать продукты, в частности муку.— Хаскель откинулся на спинку стула, тихо рассмеялся.— Почему бы в таком случае не сделать красивый жест? Это очень тонизирует общественное мнение. Но главное в другом,— он твердо сжал губы.— Сейчас мы добиваемся для нашего комитета АРА прав экстерриториальности. Это позволит нам под­держать и объединить тех, кто настроен против Советской власти. Большевики уже пошли на кое-какие уступки... Голод не тетка,— последние слова полковник отчетливо выговорил на русском языке.— Нет, мы не собираемся помогать большевикам удержаться. Есть неплохая идея — создать подвижную вооруженную группу, которая будет захватывать продовольствие. Понимаете, группу подлин­ных русских патриотов, действующих от имени народа. Надо восстанавливать население против большевиков. Организовывать голодные бунты, нападения на склады. Тогда мы сможем ввести сюда свои войска для охраны и наведения порядка. Общественное мнение нам не поме­шает, оно будет нокаутировано... Я, господин офицер, ответил на ваш вопрос,— сказал Хаскель, наклоняясь вперед.— Теперь слушайте очень внимательно. Оружие и деньги вы получите на явочной квартире в Ростове.